«Я живу по принципу: голова студента не амфора, которую надо наполнить. А факел, который надо зажечь. Научите человека поверить в себя, влюбите его в дело, пусть заболеет наукой, желанием что-то оставить после себя», – говорил Олег Михайлович Донченко.
Он родился 25 сентября 1932 года в Севастополе. Через год семья переехала в Харьков. Его детство обещало быть безоблачным. Мама – артистка театра, папа – большой начальник с безупречным по советским меркам прошлым: боролся за революцию, сражался с отрядами Махно. Но в жуткие тридцатые годы революция пожирала своих борцов. И в 1937 году Донченко-старший был арестован.
«Помню, я проснулся, мать плачет, а отец говорит: «Не волнуйся, позвонишь первому секретарю обкома партии, вечером я буду дома». А молодой конвоир, глядя на мать, (она была красивой женщиной) сказал: «Не звоните никуда, забирайте детей, уезжайте, а то и вас возьмут. Первого секретаря мы сегодня арестовали», – делился воспоминаниями Олег Михайлович Донченко.
На семье было поставлено официальное клеймо – ЧСИР, члены семьи изменника Родины. Началась жизнь по съемным углам. Мама, забыв о сцене и нарядах, работала сразу в трех местах, не брезгуя работой уборщицы. Чуть легче стало лишь в сороковом, когда удалось перебраться в коммуналку. Летом 1941 года мама отправила Олежку к бабушке с дедушкой в деревню под Киевом. 22 июня 9-летний сорванец пошел в больницу на перевязку, так как накануне поранил ногу, играя с пацанами. Возвращаясь домой, увидел толпу, стоявшую под черным репродуктором: «Война!».
Когда мальчишка первым сообщил страшные новости семье, дед сначала не поверил, а потом, не обращая внимания на причитания бабушки, собрал трех внуков и отправился на вокзал, чтобы отвезти их в Харьков к матери. Этот забитый растерянными людьми вокзал, молчащего и морщившего лоб деда, плачущую бабушку, никак не желавшую бросать дом, и жуткий авианалет, Донченко запомнил на всю жизнь.
«Немецкие самолеты летели над площадью, высовывался пилот, я до сих пор помню его лицо. Может, я не помню, когда я защищал диссертацию, что со мной было пять лет тому назад, а вот это детская память сохранила – лицо немецкого летчика в черном шлеме, который брал рукой небольшие бомбы и бросал на нас, лежащих. Бомбы были зажигательные, не получалось колоссального взрыва, но пламя... Вокруг был ад, люди метались по площади, кто-то кричал, кто-то пытался тушить огонь, а по железнодорожному пути медленно, как во сне, проплывали открытые платформы военного санитарного поезда, едущего с фронта. На одной из открытых площадок я увидел дядю Юру – врача, нашего соседа, он махнул нам рукой, и мы с дедом побежали. Нас подобрали, положили между ранеными, и мы поехали. А потом был еще один налет. Поезд остановился. Люди бежали с открытых платформ, немцы стреляли по бегущим. Многие из них там и остались...», – рассказывал Олег Михайлович.
Семья разлетелась на куски – бабушка осталась в Белой Церкви, мама – в Харькове, дед с внуками добрался аж до Красноярска, где удалось кое-как обустроиться. Олежка пошел во второй класс, жизнь стала налаживаться – были уроки, переменки и даже походы в кино! И однажды, выйдя из темного кинозала на белый свет, Олег вдруг увидел... маму. И улица замерла от пронзительного, отчаянно-радостного мальчишеского крика.
«Мама увидела меня, ей стало плохо, ее откачивали. Она ведь о нас ничего не знала, связи никакой не было. Она, оказывается, в полевом военном госпитале добровольцем работала, а госпиталь раненых привез в Красноярск», – вспоминал Донченко.
Расстаться после нежданной встречи было невозможно. На свой страх и риск мать забрала сына в санитарный поезд, и он ездил с ней, проведя на фронте три года. Ухаживал за ранеными, читал им – в поезде была большая библиотека! – и писал письма. Это были его университеты.
Жизнь на колесах кончилась в 1943 году, когда маму перевели в центральный эвакуационный госпиталь. Ее любили – умница, красавица и жизнелюбия столько, что на полк хватит! Глядя на нее, самые тяжелые раненые верили – вернется мир, и в парках будут звучать вальсы и стучать каблучки женских туфель.
А потом из освобожденного Харькова пришла весточка от деда и бабушки: «Мы в городе!». И мать отправила Олега домой. В школе он более всего интересовался историей. Но в выборе профессии решающим стало слово вернувшейся с войны мамы: «Никаких историй, хватит революционеров в нашей семье. Только строить!» И парень поступил в строительный техникум, ютившийся в выгоревшем шестиэтажном здании института.
«Днем мы там занимались, а вечером восстанавливали. Мы были комсомольцами – нам сказали надо, значит надо!», – рассказывал профессор.
Учеба в техникуме стала первым интересным опытом – голова студента Донченко работала как паровозная топка: постоянно требовала новых знаний. После окончания техникума Олег поступил в ХИСИ – Харьковский строительный институт. Закончив, уехал работать в Крым, сделал неплохую карьеру и вдруг сорвался обратно в Харьков, поработал на стройке, потом пошел в проектную организацию, «дорос» до главного конструктора и снова оказалось мало – хотелось большего.
Комментарии 6