Предыдущая публикация
Сегодня завершающий фрагмент рассказа «Верный беркут».
Первые две части в предыдущих публикациях 👈👈
«…Арымтая встретили в колонии поселка Заречный спокойно, без всякого любопытства. Зэки всегда знали наперед, какой осужденный прибудет на этот раз. Знали, по какой статье и что за человек.
-Добро пожаловать, товарищ служитель зоопарка! – немного оскалившись, произнес рябой, весь в наколках, зэк. – Уже заждались.
Он обернулся на мужиков, столпившихся посреди барака. Заключённые отряда приветливо улыбались щербатыми и беззубыми ртами. Арымтай в нерешительности стоял в центре барака и пожимал протянутые зэками руки.
-Я смотрящий по нашему отряду, Колян, - представился рябой. - Не удивляйся, когда приходит новый человек, мы узнаем о нём всё. И твоя статья ерундовая. Ты не несун[1],не совок[2]. Вот здесь твоя шконка[3].
Потянулись лагерные будни. Сдержанный, суровый и малообщительный характер Арымтая оказался спасительным и уместным для существования среди разношёрстного лагерного люда. Кроме установленного начальством режима, на зоне существовал свой, негласный лагерный порядок. И подчинялись ему все. Скудный запас русского языка у беркутчи пополнялся тюремными словами. Уже через несколько месяцев он мог кое-как изъясняться с другими зэками. Среди сидельцев было немало осужденных по таким же нелепым и надуманным обвинениям, как и у Арымтая. Все они надеялись на пересмотр своих дел и писали письма на волю, в различные инстанции, вплоть до Москвы, в верховный суд. И помогал им в этом самый грамотный и опытный заключенный, бывший бухгалтер - Якуб. Тянувший уже второй срок, он досконально изучил Уголовный кодекс. Особенно касательно экономических преступлений. Выслушав Арымтая, щуплый, с печальными глазами и огромным носом, Якуб заверил, что есть надежда на пересмотр его дела.
-Сейчас в Москве многое меняется. При Хрущеве реформируется вся система. Я тебе могу помочь. Давай составлять апелляцию. Дай Бог, сможешь пораньше откинуться.[4]
Первое письмо они составили и отправили уже через полгода. Для большей вероятности и убедительности апелляция была направлена в Москву, генеральному секретарю ЦК КПСС Хрущеву Н.С. Затем, выждав пару месяцев, Якуб убедил Арымтая отправить ещё одно письмо. Так, в течение года, они составили несколько писем, чем вызвали недовольство лагерного начальства.
-Хозяин[5] интересуется, что-то шибко грамотный попался переселенец, - как-то вечером произнёс Колян. – Не успел и года отсидеть, а уже малявы[6] в Москву строчит.
-А что, не положено, что ли? – вступился за кусбеги Якуб.- Это всё законно. Имеет право.
Арымтай уважительно посмотрел на бывшего бухгалтера. Каким-то чутьем беркутчи верил этому опытному сидельцу, особенно когда узнал, что нескольким осужденным после жалоб сокращали сроки, а двоих вовсе отпустили. На короткие свидания приезжала Зейнеп. Из-за невозможности побыть наедине, без лагерных надсмотрщиков, встречи проходили сдержанно, особенно со стороны Арымтая. Он видел, как за ними наблюдали конвоиры и не выдавал истинных эмоций, в отличии от жены. Зейнеп в первую встречу все время проплакала, прерываясь лишь на рассказы о детях и животных.
***
К концу второго года пребывания беркутчи в лагере среди осужденных начались разговоры о массовых пересмотрах экономических и политических дел. Зэки с жаром обсуждали новости с воли. Поговаривали, что на свободу выходят тысячами. Арымтай с надеждой прислушивался к этим обсуждениям.
-Хрущев дает людям свободу, - заявил уверенно Якуб.- Это точно. Скоро и до нас дойдет очередь.
И действительно, не прошло и трех месяцев, как один за одним пересматривались дела осужденных. В дни празднования очередной годовщины октябрьской революции Арымтая вызвали к начальнику лагеря.
-Готовься. После праздников поедешь в город. Состоится пересмотр твоего дела.
Через три дня, в народном суде, где осудили кусбеги, тот же судья монотонно зачитал постановление об освобождении. Осуждение за растрату признали незаконным, в связи с ошибками в расследовании. Арымтай был свободен. Он вышел из здания суда и осмотрелся. Украшенная красными флагами и плакатами, столица Казахской ССР жила своей обычной жизнью. Ярко слепило осеннее солнце. Нарядные горожане спешили по делам, дети радовались ноябрьскому снегу, играя в снежки, проезжали новенькие автомобили Волга, Победа и Зил. В палатке торговали крупными, в два кулака, яблоками апорт. Казалось, не существовали в мире несправедливость, доносы, беззаконие и лагерный режим.
Кусбеги медленно поплелся на остановку. Забыв, что у него нет денег, он сел на заднее сиденье автобуса Лаз и уткнулся в окно. Через пару минут его окликнул детский голос.
- Ага, Ваш билет? – кондуктор, еще совсем юный мальчик, в пальто, перешитом из отцовского, стоял перед кусбеги.
Арымтай, не зная, что ответить, растерянно оглянулся, ища поддержки. Автобус был почти пустой. Несколько пожилых пассажиров сидели на передних сидениях.
-Ага, ну где же Ваш билет?- настойчиво повторил кондуктор-подросток.
- Балам[7], нет у меня денег. Я, понимаешь…- тут Арымтай запнулся, не зная как лучше объяснить этому юноше, откуда он освободился и виновато улыбнулся.
Мальчик пристально взглянул на него и спросил: - Арымтай–ага, это Вы? Куда же Вы пропали? Откуда Вы едете?
Беркутчи смотрел в лицо кондуктора и не узнавал его.
- Меня зовут Ильяс. Я, когда заканчивал седьмой класс, ходил в кружок орнитологов. И каждое воскресенье посещал зоопарк. Мне нравилось наблюдать за птицами. Особенно за хищными. Я наблюдал за Вашей работой, как Вы кормите грифов, орлов и беркутов, как разговариваете с ними, как с людьми. Кажется, они Вас понимали и любили. Я тоже мечтал погладить их оперение и крылья. Когда мне поручили написать доклад про хищных птиц, я решил обратиться к Вам за помощью, но почему-то не нашел Вас в зоопарке. Я ходил несколько раз, искал Вас, но не нашел. Куда же Вы пропали?
Арымтай молчал. Его лицо опять приняло обычный непроницаемый вид, губы сжались, глаза смотрели в окно. И тут Ильяс осекся. Рано повзрослевший подросток вдруг всё понял. Ему не раз встречались люди в таком же сером ватнике, с такой же грязного цвета котомкой или фанерным чемоданом. Лица земляного цвета были чаще отрешенными, а взгляд потухший. Особенно много бывших узников было в этом году. Их молчание прервал водитель автобуса. Нарочито громко нажав на сигнал, он остановился на остановке. Юный кондуктор быстро оторвал билет и, сунув в руку кусбеги, убежал к передней двери встречать очередных пассажиров.
Арымтай возвращался домой по улицам поселка и удивлялся. Ему казалось, что он пробыл в лагере так долго, что за время его отсутствия многое должно было измениться. Но он видел всё те же улицы и дома, с покосившимися штакетниками. Зоркий взгляд охотника замечал сломанный ещё пять лет назад шифер на сарае его соседа Ивана, наклонившийся высохший тополь над домом Карима, который он каждый год собирался спилить. До слуха беркутчи донесся знакомый лай дворняжки бабы Вали и её старческие причитания. Вокруг всё было по-прежнему. У родной калитки Арымтай остановился. Перевёл дух и постучал. Сразу же в ответ, будто его уже ждали, отозвался тазы Сар, затем послышалось ржание Тарлана и радостный возглас Зейнеп.***
Через неделю, разбирая вечером свои охотничьи принадлежности, Арымтай сообщил жене: - Завтра съезжу в Ак-булак. Застоялись, наверное, мои помощники, Тарлан и Сар. Пусть разомнутся.
Зейнеп, вязавшая носки, хотела возразить, но встретив твердый взгляд мужа, кивнула:
- Хорошо, я приготовлю коржын.
Утром рано, когда снежные вершины Заилийского Алатау только окрасились в розовый цвет, Арымтай уже был во дворе. Тарлан радостно шевелил ушами и раздувал ноздри, пока кусбеги укреплял седло и стягивал ремни ер токыма[8]. Тазы Сар, весело виляя хвостом, крутился рядом. Вышла жена. Привычным движением приторочила к седлу полный коржын и отошла в сторону. Зейнеп наблюдала, как её муж собирался на охоту, совершая сложившийся годами ритуал, без суеты, возни и лишних слов. Она тихо радовалась тому, что её Арымтай с годами не теряет силу и сноровку, такой же крепкий и уверенный. А его замкнутость и внешняя суровость лишь дополняли его характер.
Добравшись в ущелье Ак Булак по укатанной дороге, кусбеги свернул коня в сторону, ближе к горам, и увидел на свежем снегу многочисленные звериные следы. Сар немедленно принялся обнюхивать их, возбужденно бегая между кустарниками. Сойдя с коня, Арымтай, с интересом разглядывал следы. Опытный охотник словно читал книгу. Он узнавал по замершим кромкам оставленные с ночи отпечатки волчих лап, свежие мелкие заячьи и мышиные отметины, лохматые следы спешащего залечь в спячку барсука и четырёхпалые лисы, ромбовидные следы елика[9] и двойные кабана. Между ними было множество меток сорок, воронов и дроздов. Это картина так завлекла кусбеги, что он на время позабыл о тазы и Тарлане. Истосковавшаяся охотничья душа одновременно ликовала и печалилась. Он понимал, что без пернатого помощника безоружен, а постаревший Сар уже не помощник.
Вдруг, над его головой, в небе, раздался крик. Этот резкий и знакомый звук, словно ударом тока пронзил Арымтая. Он вскинул голову. Над ущельем, прямо над ними парил беркут. Хищная птица медленно кружилась и издавала такой пронзительный крик, что сердце сурового охотника сжалось. Тазы и конь замерли, словно не верили, что забытый голос их напарника вновь вернулся к ним. Беркут плавно снижался, и уже можно было увидеть знакомую белую отметину на груди, раскрытый клюв и горящие ярким оранжевым пламенем глаза.
- Найзагай! Неужели это ты!? – выдохнул Арымтай и вскинул руки. Он в замешательстве, машинально, начал шарить в коржыне. И тут теплая волна благодарности к Зейнеп захлестнула его. Мудрая жена охотника, будто предвидела возвращение беркута, и украдкой, ничего не говоря, положила во вместительный коржын рукавицу, балдак и мясо баранины. Кусбеги одел рукавицу, взял мясо и поманил беркута. Найзагай, как в былые годы, спикировал на биялай и жадно принялся есть лакомство. Арымтай бережно гладил по оперению птицу, оглядывал его тело и ноги. Найзагай почти не изменился. Крепкие, без шрамов и ран, пальцы уверенно и жестко сжимали рукавицу, взгляд чистых глаз был всё также пронзителен и строг. Лишь на голове появился клок белых перьев, словно седина у человека, от пережитых волнений и стрессов.
-Наверное, нелегко тебе было на свободе? – тихо спросил кусбеги. – А мне было трудно в неволе. Но я знал, что мы обязательно встретимся. Я воспитал тебя умелым охотником. Я знал, что ты не пропадешь в дикой природе. И нас не забудешь. Мы ведь столько лет провели вместе, делили одну еду на двоих, у нас была одна дичь и цель. Мы были одной семьёй.
Тазы Сар, осмелев, ткнул мордой в ноги беркута, словно хотел вспомнить прежний запах птицы, и положил лапу на колени кусбеги. В тёмных миндалевидных глазах собаки блеснули слёзы. Тарлан косился на своих друзей, перебирал копытами, словно говоря: – Наконец-то, мы все в сборе, пора нам отправляться на охоту.
Возвращение Найзагай, его верность кусбеги, всколыхнуло в душе Арымтая воспоминания детства. Не раз он слышал рассказы своих ата и аке об удивительном создании Матери природы, о крылатом друге человека. Эти истории были о беркуте, герое казахских мифов и сказаний, преданном и храбром помощнике, способном совершать самые невероятные поступки в знак благодарности своему первому учителю и наставнику.»
Ссылки- 1] Несун -вор(тюремн.жаргон)
2] Совок- производственник (тюремн.жаргон)
3] Шконка –кровать(тюремн. жаргон)
4] Откинуться – выйти на свободу (тюремн.жаргон)
5] Хозяин – начальник лагеря(тюремн.жаргон)
6] Малява – письмо(тюремн.жаргон)
7] Балам –сынок(казахск)
8] Ер токым – седельное убранство лошади
9] Елик - косуля
Алматы. 2024. Автор Есенгали Садырбаев
Следующая публикация
Нет комментариев