Предыдущая публикация
Пятый лишний.
Словно чувствуя, что ему здесь не рады, новорожденный мальчик почти не кричал. Он лежал за дверью сарая на мягком, как высокое желе, животе Марии, лежал, покряхтывая, слушая, как шумно и прерывисто дышит роженица, его мать. Марии он был не нужен и решила она так: "Скажу всем, что в родах не выжил. В лес отнесу, положу на муравейник. Сам виноват, что родился в такое время. Четверых до него родила - и хватит. Этих бы в войну прокормить! Кто ж знал..."
Когда объявили о вторжении немцев, Мария была на восьмом месяце. В июле того же года Молдавию оккупировали немецко-румынские войска. Что будет дальше? Ползли слухи о неслыханных зверствах румынских захватчиков... А Мария одна, муж ушёл добровольцем, а дети у неё мал мала меньше: старшей Наташе девять и младшему три года. Куда ещё пятого? Не нужен он ей!
К детям Мария вообще относилась прагматично, без особой любви, как к какой-то неотъемлемой, но не очень приятной стороне жизни. Они рождались помимо её желания и у Марии не срабатывал по отношению к ним безусловный инстинкт любви. Вот как поросята бегают у неё по двору или куры - приблизительно одинаковое восприятие. Со всеми отпрысками Мария вела себя одинаково сухо, отстранённо и нередко показывала грубость.
И пятый к ней на голову... Мария скосила глаза на голенькое, хрупкое тельце ребёнка. Свет луны проникал сквозь широкие щели сарая, освещал фрагментами то, что было внутри: деревянные рукоятки лопат и вил; перегородку, за которой спали индюшки; густую, старую паутину, скопившуюся по углам, напоминающую серые лохмотья ткани.
Она лежала так до самого предрассветного часа, то проваливаясь в короткий сон, то просыпаясь от кряхтения и возни ребёнка, который был голодным и не сдавался, чувствуя тепло матери и её запах. Он предпринимал беспокойные попытки найти заветный с*сок, повинуясь чистым инстинктам, но был ещё слишком слаб и неопытен, чтобы понимать где именно нужно искать. Выдохшись, мальчик делал паузы и лежал на животе неподвижно, но неистребимая жажда жизни вновь заставляла его шевелиться. Мария ему не помогала, он был абсолютно ей безразличен.
Когда небо посветлело до насыщенно-синего цвета и далеко на востоке забрезжила полоса рассвета, Мария поднялась вместе с ребёнком. Спина мальчика была холодной из-за утренней прохлады и Мария завернула его в старую и вонючую тряпку, которая висела на перегородке. Она сделала это не из побуждений заботы, а для того, чтобы спрятать младенца от случайных глаз.
Художник Анна Роуз
Она стояла на пороге сарая, глядя на темные просторы леса за деревней, чувствуя слабость в ногах. Что-то капало из неё на разбросанную под ногами солому, она знала, что это, к*овь, куда без нее. Не было желания смотреть вниз.
Пора идти.
И она направилась туда, где судьба молчаливо ждала её сына - в лес. В её животе не было боли, только неприятная тяжесть и пустота. Ребёнок, окутанный материнской рукой, смотрел на неё мутным и доверчивым взглядом - совсем хрупкий, полностью беззащитный, пребывающий в полной власти Марии.
- Спи! - приказала ему мать. - Нечего смотреть на меня!
Она знала, что поступает жестоко, но не чувствовала ни угрызений совести, ни страха перед Богом. Это жизнь! И Мария сейчас была такой же, как жизнь, дарованная нам силами природы - чёрствой и безразличной, но не злой. Разве бывает злой природа, обрушивая на нас ураганные ветры, наводнения и вьюги? Разве злая она, когда разрушает землетрясениями дома или вынуждает человека замёрзнуть насмерть? Нет. Природа просто поступает так, как нужно ей, чтобы сохранять баланс, а мы, зависящие от неё создания, можем лишь уповать на её милость и подстраиваться под новые условия. Так была устроена и Мария, не умеющая жертвовать собой и любить.
Долго бродить по лесу в поисках муравейника у Марии не было ни времени, ни сил. Нужно вернуться домой, пока не проснулась деревня. Заметив, что в одном месте более активно ползают жуки и муравьи, Мария решила оставить ребёнка здесь. Мальчик в любом случае долго не протянет. Она развернула тряпьё, в которое он был замотан, и положила его, совершенно голого, на колючую траву. Ребёнок моментально заплакал и возмущённо задергал конечностями.
Она решительно ушла домой, не оглядываясь. Крики мальчика быстро заглушались густым лесом.
Младшие дети не заметили перемен в матери, но старшая Наташа поняла, что что-то не так. До обеда Мария чувствовала слабость, сказывалась и почти бессонная ночь, и роды. Она давала Наташе поручения по хозяйству, а сама в основном лежала и видно было, что какая-то мысль не даёт ей покоя. По просьбе матери Наташа поднесла ей воды. Девочка заметила, что у мамы сильно покусаны губы, глаза впалые и живот не такой высокий.
- Мама, ты заболела?
- Ночью плохо спала, - уклончиво сказала Мария.
- Из-за ребёночка? Опять мешал тебе?
- Какого ребёночка? Нет никакого ребёночка, приснился он тебе!
- Да как же! И папа ведь когда на войну уходил, разговаривал с ним, и ты сама говорила!
Мария замахнулась на дочь:
- Уйди пока на выдала тебе! Ребёночка ей подавай! Не выжил он, ясно? Нет его больше. И смотри языком не мели по деревне, если кто будет спрашивать я сама отвечу, а ты говори "не знаю". Поняла?
Мысли о новорожденном нет-нет, да возвращались к Марии. Это была не жалость, а страх за себя - вдруг мальчика кто-то найдёт и начнутся выяснения кто он? Ночью беспокойства достигли своего апогея и Мария решила, что рано утром сходит проверить его, а заодно и спрятать.
На следующее утро Мария с тревогой пошла в лес, надеясь, что мальчик не пережил холод, голод и одиночество, а также ту работу, что проделали над ним насекомые. Она не могла перестать думать о нём, воображение рисовало то, что от него осталось, и картины эти тоже пугали Марию, но она всё равно не считала себя убuйцей. Её уверенность в том, что он не выжил, была почти абсолютной.
Найдя то самое место, где она его оставила, Мария замедлила шаг, стараясь зачем-то ступать как можно тише. Затаив дыхание и почти не моргая, она подходила к нему, лежащему так уязвимо на земле, из которой произрастал скудный покров травы, подходила к ребёнку, оставленному ею так жестоко и бездушно в первый же день своего рождения...
Рот мальчика был полуоткрыт, кожа посинела после ночного холода. Он был сплошь искусан насекомыми, места укусов покраснели и вздулись, некоторые букашки продолжали по нему ползать. Мария присела перед ним и вдруг поняла, что ребёнок ещё дышит. Она взяла его, продрогшего насквозь, на руки. Мальчик не издавал ни звука, но шевельнулся. Мария поразилась его стойкости.
"Ну раз уж ты в таких условиях сутки выжил, то войну точно переживёшь!" - решила она и засунула его к себе под платье, под тёплую гpyдь.
Пока она шла, мальчик стал заметно оживать. Выйдя из леса, Мария присела на пень и решила его покормить. Она просунула в его ротик с*сок и нажала несколько раз - молоко тут же брызнуло ему в горло, полилось по щеке. Быстро поняв что нужно делать, а точнее отдавшись инстинкту, ребёнок начал сосать, но был слаб, поэтому Мария помогала ему. По мере насыщения он креп с каждой минутой и приобретал приятный розовый цвет. Мария гордилась за себя, что произвела на свет такого крепкого сына.
Когда она добралась до своего двора, уже вовсю разыгралось утро и солнце пригревало землю, и пускались в пляс его лучи по заборам и крышам, по июльской траве и гроздьям винограда. Дочь Наташа была во дворе, кормила зерном индюшек и кур.
- Ну что? - сказала ей мать, - ты ещё хочешь братика?
- Я... я не знаю... - растерялась Наташа и с недоумением посмотрела на руки Марии, которые держали что-то у груди.
- А знать теперь поздно! Хотела? Плакала? Вот и держи!
Мать показала ей личико удовлетворённого и спящего младенца.
- Выжил всё-таки, — сказала Мария, взглянув на девочку, которая с трепетом подошла к ней. - Ну, держи его, раз так хотела. Расти его сама, мне он не нужен. Иди и запеленай, найди в сундуке пелёнки.
Наташа растерялась, но в её глазах появилась светлая решимость. Она нежно приняла младенца и в этот момент мальчик проснулся. Его глаза смотрели на неё беззащитно и отстранённо, конечно, он ещё ничего не понимал.
"Я буду заботиться о нём, мама," — тихо сказала Наташа, и Мария, не найдя возражений, хмыкнула и первой вошла в дом.
Через час выкупанный и сытый мальчик спокойно лежал в люльке. Наташа беспокоилась об укусах, которые явно причиняли ему дискомфорт. Мать поворчала и посоветовала ей приложить в местам укусов дольки сырой картошки. Братья и сёстры наблюдали с любопытством за её заботой. Они приняли малыша хоть и с удивлением, но без особого восторга. Ребёнок сразу же стал "Наташкиным".
- Как мы его назовём? - спросила у мамы Наташа.
- Ай, как хочешь, мне всё равно.
Наташа покачала люльку и ещё раз оценивающе посмотрела на серьёзное личико брата.
- Он будет Колей. Красивое имя.
Старший из братишек тут же начал приплясывать:
- Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй!..
- Тихо! - притопнула на него Наташа, - не мешай ему спать.
Она склонилась над младенцем и поправила сбившуюся простынку. Её светлое лицо озарилось тёплой улыбкой. Наташа была девочкой удивительной доброты и другие дети, чувствуя это, тянулись к ней. Она для каждого могла найти доброе слово, любого могла утешить и понять. Все дети семьи, в том числе и маленький Коля, пошли внешностью в мать - истинную молдаванку с чёрными и толстыми волосами, жгучими глазами и крепким приземистым телом. Руки их матери тоже не отличались изяществом: широкая ладонь, короткие, полные пальцы - то, что нужно для тяжёлого крестьянского труда. И только Наташа была другая, похожая на отца: высокая, сухощавая, какая-то слишком нежная на фоне других, с мягкими чертами, и волосы у неё были белыми и с рыжинкой - тоже папины.
Колю она обожала. Какое родство может почувствовать девятилетняя девочка к маленькому, сморщенному новорожденному, ничего не смыслящему в этом мире? А она ощутила. И стала для него мамой. Она берегла Колю и заботилась о нём так трепетно, что этот мальчик, родившийся в самом начале войны, ничего ужасного с тех лет не запомнил. Война прошла где-то мимо, как в книге. Возможно, той деревне, в которой они жили, просто повезло с расположением... Все выжили. Спустя год после окончания войны отец тоже вернулся домой.
От родной матери Коля никогда не знал ласки. Он рос, а она была рядом, но между ними не было никакого контакта. Он даже не задумывался над тем, что мать должна любить своих детей. Мария была тем человеком, который раздавал приказы, ругал их и бил, приговаривая, что лучше б она их не рожала.
- Лучше бы я тебя в лесу оставила! - говорила ему Мария при любой провинности или недовольстве.
Эту фразу Коля слышал лет с пяти и до первых седин, вплоть до того дня, когда Марии не стало. Она, как истинный садист, любила припоминать ему ту ночь в лесу, и преподносила всё так, словно она оказала ему, недостойному, огромную милость. Коля жил с мыслью о том, что он для матери ничтожество, лишний, нахлебник... О, если бы не Наташа...
- Ты у меня самый любимый, - говорила она, - не слушай её. Родной мой, замечательный, умный и добрый братишка. Кто у меня самый лучший друг, знаешь?
- Я? - жался к ней Коля.
- Ну конечно! На всю жизнь, на все времена - самый лучший...
Когда Коле было десять лет, Наташа ушла из семьи - её выдали замуж, не спрашивая. В мужья ей достался тиран и сумасброд, Наташа очень боялась его. Коля часто замечал на её теле синяки. Из светлой и открытой девушки Наташа превратилась в запуганную, нервную женщину.
- Я убью его ради тебя! - сжимал кулаки Коля, пряча наполненные слезами глаза. Его переполнял бессильный гнев за сестру.
Наташа запрещала ему даже приближаться к мужу. Что мог поделать этот мальчик с сильным, здоровым мужчиной, который укладывал Наташу на пол одним ударом руки?
Но Коля вырос, и подрастали у Наташи дети - сын и дочь. Вернувшись из армии, Коля сразу женился, построил дом на одной улице с сестрой. В тот год, когда у Коли родился сын, случилось огромное горе - муж избил Наташу до смерти. Его посадили в тюрьму, а Наташина свекровь стала выгонять внуков из дома, говоря, что кормить их нечем. Безо всяких раздумий Коля забрал племянников к себе.
Они были ещё совсем детьми - девочке пять лет и мальчику семь, - когда Коля принял их, как родных. Было тяжело, но жили дружно. Помимо этих двоих, Коля с женой родили ещё троих.
Мария детей Коли не признавала, называла их "недоделками". Она вычеркнула сына из жизни, но по-своему: если надо было что-то сделать по-хозяйству, а осталась она совершенно одна, без мужа, и дети выросли, то первым, к кому Мария обращалась за помощью, был Коля. И не дай Бог Коле случалось ответить:
Мама, я попозже зайду, сегодня никак.
- Уж лучше бы я тебя в лесу оставила, неблагодарного! Лучше бы тебя муравьи там сожрали!
Свекровь Наташи иногда приглашала детей к себе в гости. Домой ребята возвращались поникшими и какими-то подозрительными, на вопросы не отвечали. Иногда они просили что-то у Коли, чего он никак не мог им дать даже при всём желании, и тогда дети ворчали:
- Ну конечно, мы же тебе не родные...
Коля много работал и у него не было времени, чтобы выяснять истоки таких обидных и несправедливых фраз. Он думал, что это просто возрастные особенности, пройдёт.
- Вырастут и поймут, заберут свои слова обратно, не переживай, - говорил он жене.
Когда старшему мальчику исполнилось пятнадцать лет, дети Наташи неожиданно ушли жить к бабушке, матери их отца. Коля вернулся с работы и обнаружил, что их попросту нет! И вещей нет тоже!
Мальчишка устроился подрабатывать в колхоз, девочка во всём помогала бабке, копалась в огороде весь сезон. Старуха специально ждала того часа, когда внуки подрастут, чтобы можно было использовать их во благо. Бабка готовила почву, настраивала их против Коли, который, ничего не подозревая, растил их как своих детей. Теперь же они стали ей необходимы - самой управляться уже тяжело. Вот и пригодилась рабочая сила.
Они жили на одной улице, но дети здоровались с Колей так, словно всю жизнь были чужими.
- Как же так, Ваня? Почему? - пытался выяснить Коля.
- Бабушка нам родная, ей надо помогать. А ты нам кто? - дерзко отвечал мальчишка.
Нет, они не стали продолжением Наташи, его любимой сестры, а Коля растил их именно с этой мыслью. Все годы, которые Коля им посвятил, были вычеркнуты... И Коля был вычеркнут. Для всей родни он был лишним, так уж повелось!
"Уж лучше бы я тебя в лесу оставила!" - говорила практичная мать.
"А ты нам кто?" - вопрошали глупые дети Наташи.
И Коля это всё принимал. Иногда он ловил себя на мысли, что жил бы лучше, если бы не это дурацкое доброе сердце. Но жизнь такая штука... она течёт, и всё в ней подвластно времени. Годы расставляют поступки по своим, заслуженным местам. Зло навсегда остаётся злом, каковыми бы ни были его причины. А что касается доброты и человеческого благородства... Внуки и правнуки вспоминают дедушку Колю как исключительно доброго, честного человека, и ставят его в пример. Он для них идеал. Помнят они и Наташу. А вот Марию вспоминают с содроганием и стыдом, как, впрочем, и детей Наташи, чью "чёрную благодарность" они и по сей день не смогли понять.
Анна Елизарова.
#авторскаяпроза
Следующая публикация
Комментарии 2